четверг, 9 февраля 2012 г.

Этапы большого пути: СУРКОВ

Неизвестная политическая история путинской России

Путинские нулевые закончились. После того как Владислав Сурков лишился роли главного идеолога режима, очевидно, что все в российской политике будет иначе. Может быть, на коне окажутся суровые администраторы без сантиментов и воображения, а может быть, наступает время собственно политиков, которые будут способны говорить с народом напрямую, а не через заместителей посредством гуманитарных технологий.

Но увидеть будущее страны невозможно, не разобравшись в том, что именно произошло с ней и с нами. И один из ключевых вопросов: «Кто такой мистер Сурков?»
Виталий Лейбин, Виктор Дятликович, Дмитрий Карцев, Андрей Веселов
поделиться:
30 января 2012, №04 (233)
размер текста: aaa

—Он князь тьмы, он черен с ног до головы, от него, как сказал бы Уго Чавес, пахнет серой. Он был причастен ко всем мерзостям путинской эпохи: от «наших» и якеменок до отмены губернаторских выборов и запрета оппозиционных партий, — безо всякой иронии заявил в интервью «РР» лидер Республиканской партии России Владимир Рыжков.


«Вы сурковская пропаганда! Вы сурковская пропаганда!» — твердят оппозиционеры в ответ на вопросы государственных СМИ даже сегодня, когда Сурков ни за какую пропаганду уже не в ответе. С другой стороны, те, кто встречался с ним не в качестве униженного подчиненного или «врага и предателя», почему-то не чувствовали дьявольского серного запаха.


Писательская интуиция Виктора Пелевина породила в одной из последних его книг образ-притчу: «Принято считать, что власть опирается на штыки. Но… Представьте, что вы затюканный и измученный российский обыватель. Вы задаетесь вопросом, кто приводит в движение зубчатые колеса, на которые день за днем наматываются ваши кишки, и начинаете искать правду — до самого верха, до кабинета, где сидит самый главный кровосос. И вот вы входите в этот кабинет, но вместо кровососа видите нереально четкого пацана, который берет гитару и поет вам песню про “прогнило и остоебло” — такую, что у вас захватывает дыхание: сами вы даже сформулировать подобным образом не можете».

Все точно, вплоть до гитары. Андраник Мигранян в частной беседе рассказывал американскому послу, что каждый раз, когда он едет в США, Сурков просит привезти ему кучу дисков с американским рэпом. А вместе с лидером группы «Агата Кристи» Вадимом Самойловым Сурков записал два рок-альбома. Причем сотрудничество это было исключительно творческим, без какой-либо примеси политики или корысти: Самойлову просто понравились тексты песен еще до того, как он узнал, с каким «начинающим автором» имеет дело.

— Когда я прочел эти стихи, я понял, что это очень глубоко и очень умно, — вспоминает он. — Кроме того, это очень светло. И хотя в этих стихах используются темные образы, полярность их раскрытия абсолютно светлая. Я убежден и я чувствую, что Владислав Сурков — светлый человек.

Этот контраст образов — загадка. Среди множества интервью, которые мы брали при подготовке этого очерка, нас поразило признание политолога Глеба Павловского:


— Будучи членом той же команды, я и с себя не могу снять этой ответственности — мы все были слишком одержимы страхом перед реальностью, страхом перед реальной Россией, в основе которого, конечно, лежала травма 1991 года. Сегодня я подозреваю, что Россия не настолько страшна, как нам казалось еще лет пять назад. Хотя это очень неожиданный и, так сказать, своенравный зверь.

Страх перед реальностью — отличный повод производить противоречивое впечатление. Павловский признается в этом только теперь, после того как вышел из команды, выступив против третьего срока Владимира Путина. Владислав Сурков отказался от продолжения карьеры «теневого политического министра» из-за той же проблемы: как стало известно «РР», он еще летом подготовил ряд демократических поправок, которые теперь на фоне протестов внес в Думу Дмитрий Медведев.

— Я знаю, что Сурков далеко заходил в своих попытках что-то изменить, повлиять на решения, в том числе самые кардинальные, свидетелями которых мы были в этом году, — говорит Павловский.

Проблема же страха перед реальной Россией не нова, и она, похоже, обсуждалась внутри команды. Вот цитата Суркова 2005 года: «Я уверен, что российские люди… способны к демократии и способны в ней жить и ее создавать… Не искусственно мы это сдерживаем, как многим кажется. Мы просто боимся».


Страшная Россия


«Я испытал огромное облегчение, как будто удалось сбросить со спины огромного паразита», — так прокомментировал Сурков крушение СССР в интервью немецкому «Шпигелю». И это вряд ли только работа «на публику»: понимание государственной катастрофы пришло позже, чем ощущение драйва того времени. Когда он начал работать с Михаилом Ходорковским, ему было всего 23 года. А к 1992-му он уже имел репутацию одного из самых влиятельных лоббистов и пиарщиков в стране. На пару со своим близким товарищем Вадимом Бойко он проталкивал через Думу проекты сначала в интересах структур Ходорковского, потом Альфа-Банка.


— Он профессиональный лоббист, политтехнолог, который еще в середине 90-х коррумпировал власть, разнося «денежные поощрения», то есть взятки, — считает Владимир Рыжков, который мог знать ситуацию с другой стороны — как тогдашний депутат и вице-спикер Думы. В одном из интервью Рыжков уверял, что Сурков пытался подкупить и его: «Он спросил, что я хочу от него в материальном плане в обмен на вступление в партию “Единство”. Когда я сказал ему, что мне от него ничего не нужно, он был искренне удивлен».

Возможно, хорошее знание Сурковым человеческих слабостей, неверие в людей и нелюбовь к разношерстному парламенту — из тех времен. Он видел Верховный Совет, а потом и Думу вблизи, а не на демократической телекартинке. Похожее мнение он впоследствии высказал о судах: «Когда мне говорят о зависимости судов — да, она есть… Но что с ними делать, если они зависимы по природе своей? Если люди там либо покупаемы, либо боятся начальственных звонков?.. И кто удержится от соблазна подчинить их себе?»

Он чуть было не стал одним из совладельцев ЮКОСа — был бы теперь в изгнании либо в тюрьме. Бывший совладелец компании Леонид Невзлин признает, что они с Ходорковским обсуждали просьбу Суркова стать их компаньоном, но отказали: не видели в нем своего.


Наверное, Сурков должен быть им благодарен за тот отказ: он позволил ему добиться большего — реальной власти. Возможно, совладельцы ЮКОСа уже тогда почувствовали: тщеславие, в котором Сурков часто сам признается, лежит не в области бизнеса. Это скорее власть, возможность действовать с большими, историческими последствиями. Еще в Верховном Совете он лоббировал ограничение деятельности иностранных банков и укрупнение российских — практически то же, что впоследствии делал с партийной системой.


«И в “Менатепе”, и в Альфа-Банке я занимался одним и тем же — связями с общественностью. Точнее, с органами власти, — формулировал Сурков свою позицию после назначения на “Общественное российское телевидение” в 1998 году. — Мне импонирует разрешение конфликтов».

И настоящий большой конфликт не заставил себя ждать. Приход Суркова во власть был как призыв на фронт — он стал помощником главы администрации президента 15 мая 1999 года, за три дня до этого Ельцин с подачи «семьи» отправил в отставку «розового» премьер-министра Евгения Примакова. Шаг, казалось, безумный с точки зрения политических перспектив: по опросу фонда «Общественное мнение», 81% избирателей эту отставку не одобрили. А впереди были парламентские выборы. Незадолго до этого едва не стала реальностью идея импичмента Ельцину: по одному из вопросов — войне в Чечне — для его объявления Госдуме не хватило всего семнадцати голосов. Считается, что это как раз заслуга Суркова: еще не работая в администрации президента, он по ее поручению «работал» с депутатами Думы, убеждая их голосовать против импичмента.

— Во власти тогда был дефицит креативных людей. Исполнительные, дисциплинированные были. С приходом Путина их даже стало больше, потому что пришли питерские. Это была сверхдисциплинированная команда с мегакорпоративным сознанием. Им можно доверить дочку, миллиард долларов, но при этом они все равно были разновидностью среднеазиатской овчарки с соответствующим интеллектом. У них все четко: друзья — враги. А у Суркова мозг кувыркающегося в воздухе стрижа, — образно описывает ситуацию Сергей Доренко, объясняя, зачем власти понадобился Сурков.

Итак, рейтинг Ельцина — 2% (сравните с «кризисными» 44% Путина в декабре 2011-го). Серый кардинал Кремля Борис Березовский на каждом углу кричит, что он единолично управляет всем в стране, производя весьма неоднозначное впечатление на общество. Но власть от него зависит, он остается главным генератором идей: спасительное «Единство» придумал именно он.


А вот его результат на парламентских выборах 1999 года должен был обеспечить именно Сурков — в случае даже относительной неудачи «Единства» власть могла просто рухнуть: парламент, в котором большинство было бы у коммунистов и Лужкова, мог не утвердить Путина премьером, спровоцировав кризис власти, схожий с 1993 годом. Даже после относительной удачи на выборах Суркову пришлось плести сложные интриги для создания парламентского большинства. Тут все средства были хороши, цена вопроса — выживание или гибель.


Начало строительства вертикали


«Я воспринимаю пожелание как военный приказ. И в этом смысле я гораздо лучше, чем человек, который воспринимает приказ как пожелание», — сказал как-то о себе Сурков. В 1999 году страна на жестких и очень конкурентных выборах проголосовала за возрождение государства, а вовсе не за партии, созданные «кремлевскими» или «лужковскими». Подъем общества, и многолетний рекордный рейтинг Путина — результат этого общественного возбуждения, а вовсе не плод исключительно «агитации и пропаганды». Но, с точки зрения Суркова, угроза не ослабла. И если полувоенные политические спецоперации приводят к такому успеху, то трудно поверить, что Россия и ее народ «не страшны» и что значение имеют не только политические технологии, но и голоса граждан.

Для Суркова начало нулевых было временем максимальной мобилизации. Уже за первые годы своей работы в Кремле он устранил почти все прямые угрозы для власти.

«Медведь» поглотил примаковско-лужковское «Отечество», для чего была провернута интрига «в стиле стрижа». «Отечество» оттеснили от распределения руководящих должностей в Думе, подписав пакетное соглашение между «Единством», КПРФ, ЛДПР и группой «Народный депутат». Шедшие брать власть региональные элиты неожиданно для себя оказались оппозицией. Но, не в силах существовать в такой роли — ни ментально, ни материально, — они тут же пошли на поклон Кремлю. В результате была образована правящая коалиция «Единства» и «Отечества», очень скоро слившихся в одну партию.

Контроль над телевидением был установлен исходя из свойственной всем реформаторам новой России уверенности в том, что они обладают сакральным знанием, а народ страшен и темен, и им все равно будут манипулировать, так пусть лучше это делают «наши люди».

— Сурков, безусловно, виноват в том, что у нас такое вот телевидение, — утверждает Марина Литвинович, в то время член кремлевской команды пиарщиков. — Примерно в той же степени, в какой в этом виноваты я, Глеб Павловский, Александр Волошин, Эрнст и Добродеев. Когда Путин пришел к власти, был заявлен целый пакет либеральных реформ, подготовленный Центром стратегических разработок во главе с Грефом. И появилась задача объяснить населению, зачем все эти реформы, вообще говоря, нужны, что будет дальше и как страна будет развиваться. Возник механизм донесения политической воли до телевидения. А потом с помощью того же механизма стали передавать все что угодно. Тут и черные списки, и понимание, кого можно показывать, а кого нет, и так далее. Иногда Слава просто звонил и говорил, что показывать. Собирались совещания, он писал темники. Просто я настаиваю, что первоначально эта система создавалась с благими намерениями.

Хорошие или плохие, но созданные государственные механизмы начинают жить своей жизнью:

— В мою бытность заместителем главного на «Первом канале» у нас были ситуации, когда мы советовались, но не было ситуаций, когда мы получали указания, за исключением терактов, — вспоминает Марат Гельман. — Инструментарий, который использовал Сурков, — это то, что сейчас называют «гуманитарными технологиями»: переговоры, убеждение, соглашения. Другие персонажи использовали другие инструменты — у них в руках были прокуратура, налоговая…

Интересно, что в 2002 году Владислав Сурков верил не только в политические манипуляции, но и в собственно политику. На семинаре «Единой России», распекая активистов партии, он предлагал им выбор — заниматься чем-то живым и настоящим или просто выполнять поручения: «Интеллектуальная жизнь в партии на нуле, ни одной интересной идеи, от партии в народе не осталось ни одного афоризма. Главное проклятие “Нашего дома — России” и теперь наше — чрезмерная бюрократичность. Если не будете партией, сами все сделаем, а вас будем использовать только как ходоков перед выборами. Я думаю, такая роль многих из вас не устроит, вы способны на большее». И уточнял: «На самом деле это никакая не стабильность. Это усталость после ельцинской эпохи. Нация накувыркалась и устала, решила немного отдохнуть».

— То, что Суркова сейчас демонизируют, я связываю с тем, что в человеке, который берет на себя функцию коммуникации с внешним миром, всегда видят центр силы, — считает Марат Гельман.

Сурков всегда был прежде всего «говорящим органом» государства, он продолжал «разрешать конфликты», силовая же власть была, конечно, не у него.

— Когда влияние человека соразмерно его должности, нам это кажется нормальным, — поясняет Гельман. — Мы не демонизируем президента или премьера. Когда же влияние больше должности, это нам кажется странным и даже подозрительным. На самом деле его влияние держалось на том, что Слава был очень технологичным. Вы могли с экспертами обсуждать, что делать, но как делать, знал именно Сурков.

Первая олигархическая

«Демократия наша — фактически ровесница века, свежий продукт трагической трансформации через царизм, социализм, олигархию», — писал Сурков в статье о «суверенной демократии» для журнала «Эксперт».


Арест Ходорковского и Лебедева коренным образом изменил политическую ситуацию в стране. Безусловно, это было чувствительно и для Владислава Суркова. И не только потому, что он, по собственному признанию, «десять лет работал с Ходорковским и относится к нему с большим уважением», но и потому, что усилились силовые фракции власти. Без шума, но при явном несогласии с «силовым вариантом» решения проблемы ушел в отставку Александр Волошин, закончилось влияние ельцинской «семьи». Как утверждает легенда, хотел уйти и Сурков, но Волошин убедил его остаться, чтобы продолжить строительство государства методами более тонкими, чем просто «посадить и отобрать».


В любом случае, если Сурков и не был согласен с подобными методами и опасался усиления репрессивной вертикали, то с целями и задачами государства он солидаризировался полностью: «Я ему [Ходорковскому] говорил, что власть, как и любовь, купить нельзя. Иметь представление о том, что несколько коррумпированных фракций сделают тебя премьер-министром, — это наивно. У него были такие странные представления».

На выборах в парламент на фоне дела ЮКОСа звездой стал блок «Родина» с его антиолигархической и националистической риторикой. Его возглавили Сергей Глазьев, которого ранее прочили на смену Зюганову в КПРФ, и Дмитрий Рогозин, не нашедший себе достойного места в «ЕР». Это первый удачно стартовавший проект «второй партии», возможного элемента каркаса двухпартийной системы по западному типу, как это понимали в Кремле.

Вряд ли сам Владислав Сурков был доволен сооруженной им конструкцией: по происхождению и культурному складу он скорее предпочел бы в качестве партнера «ЕР» по будущей коалиции правую партию, а не левых националистов. Но повестка была задана не им и, возможно, даже не Путиным, а логикой усиления государства. «Яблоко» и СПС активно консультировались с Сурковым, их лидеры надеялась на помощь Кремля, но в Думу не попали. И это был как раз демократический результат: «страшная Россия», то есть народ, поддержала борьбу с олигархами, тогда как Чубайс, несмотря на былую вражду, прямо высказался в защиту Ходорковского, а «Яблоко» продолжало пользоваться деньгами ЮКОСа.


«Что бы сейчас ни говорили правые и “Яблоко”, никто им не мешал. Может, они еще вернутся в следующий парламент — бог им в помощь. Может, это и хорошо. Но мне кажется, сегодня надо укреплять правый либеральный современный европеизированный фланг “ЕР”», — говорил Сурков на встрече с «Деловой Россией»

В результате этого политического эпизода, собственно, и возникло российское государство в его нынешнем виде — со способностью консолидировать средства, полученные от торговли полезными ископаемыми, и направлять их на социальные и прочие проекты, с победой «вертикали» над конкурентами в большом бизнесе, с полным послушанием административной иерархии.

В Кремле с подачи Суркова победило представление о возможности построить идеальную политическую систему исключительно с помощью искусственного форматирования. В свое время в результате бунта депутата-единоросса Анатолия Ермолина стал известен эпизод, иллюстрирующий новую, деполитизированную, прямо административную стилистику власти.


В 2003 году Ермолин пожаловался в Конституционный суд на то, что Владислав Сурков прямо давит на депутатов партии власти. В недавно вышедшей книге «Операция “Единая Россия”» этот эпизод со слов Ермолина воспроизведен так. Владислав Сурков, вызвав в Кремль группу депутатов (в том числе представителей крупных корпораций), иногда голосующих вразрез с линией партии, начал их распекать. «Ты кто такой, ты как кнопки жмешь? Тебе что, непонятно, что ли: что написано в табличке — так и должен нажимать. Вы тут думаете, что вы депутаты Государственной думы? — Сурков обвел взглядом присутствовавших. — Каждый из вас лично мне обязан! Я за каждого из вас просил, поручался. Будете делать то, что я вам скажу… Голосуйте, как вам написано. Без вас разберемся, как надо законы писать. Ваша задача — правильно на кнопки нажимать… Кто не понял, посмотрите и объясните своим руководителям, что сейчас происходит с ЮКОСом».

— Эта система, — объясняет Павловский, — отчасти реакция на слабую Думу 90-х годов. Хотелось построить машину, которая будет автоматически принимать все необходимые законопроекты. А в основе этого, конечно, лежит та философия, что команда все знает лучше всех. В итоге это привело к тому, что команда находится в круговой обороне.

Круговая оборона

«Все мы должны осознать: враг у ворот. Фронт проходит через каждый город, каждую улицу, каждый дом. Нам нужны бдительность, солидарность, взаимовыручка, объединение усилий граждан и государства, — говорил после Беслана Сурков в интервью “Комсомольской правде”. — У фальшивых либералов и настоящих нацистов все больше общего. Общие спонсоры зарубежного происхождения. Общая ненависть. К путинской, как они говорят, России. А на самом деле к России как таковой».

2004 год мог стать триумфом восстановленного государства, а стал самым тяжелым годом путинской эпохи. Трагедия в Беслане вызвала настоящий шок. Революция на Украине заставила многих в Кремле подумать, что неожиданный всплеск терроризма и другие проблемы могут быть частью необъявленной войны. Это было не нагнетание «антиамериканизма», как казалось тогда либеральной общественности, это был реальный страх.


— Мы все преувеличиваем риски импорта «оранжевой» революции. Я тоже преувеличиваю. Поэтому я не могу валить это на Суркова, — говорит Глеб Павловский. — Но представьте себе 2005 год, когда Америка Буша не только вела несколько войн одновременно, но и объявила, что будет вести войну там, где ей вздумается, и по тому поводу, который найдет нужным. Причем в качестве повода она выдвинула защиту демократии. Кто мог поручиться, что Бушу не придет в голову полезть на постсоветское пространство? Это горячий парень, и его остановил только мировой кризис.

Непосредственным рабочим фоном для Суркова было поведение политиков, с которыми он был на «ты» и чье поведение в контексте происходящего он, видимо, воспринимал как предательство. Лидер СПС Борис Немцов ездил в Киев целоваться с Виктором Ющенко, Дмитрий Рогозин с «Родиной» вышли из-под контроля, тоже поверив, видимо, в наступление «оранжевой» эпохи.

Впрочем, от потрясения власти быстро оправились и стали действовать, исходя из логики «если есть сопротивление, значит, направление выбрано верно». Отсюда первая реакция на шок — отмена прямых выборов губернаторов. Интересно, что сам Сурков был против этого решения, но это была давняя идея еще Волошина, и к тому времени в Кремле по поводу нее сложился консенсус:

— Вообще говоря, это была одна из идей, проникших в команду с самого начала, — свидетельствует Павловский. — Идея, что теперь Россия должна стать свободной на нижнем уровне, но унитарной.


«В новой процедуре назначения губернаторов увидели только произвол власти, — комментировал эту меру сам Сурков. Когда решение было принято, он уже не спорил, а реализовывал. — Не то что кто-то не доверяет народу. Но нам не хватает еще, чтобы в Дагестане избрали какого-нибудь ваххабита!»

Прямым ответом на «оранжевую» революцию и громкие акции лимоновцев стало создание прокремлевских молодежных движений.


— Как часто случалось со Славой, это была логика симметрии, — поясняет Марат Гельман. — Если в интернете есть люди, которые борются против власти, то должны, значит, быть и те, кто за власть. Если есть митинг оппозиции, должен быть митинг сторонников власти. Есть у оппозиции такие безбашенные ребята, как лимоновцы, которые идут на все, нарушают закон, — значит, у власти тоже должны быть такие — отмороженные, готовые на все, топчущие портреты врагов… Но симметрия не всегда работает. К примеру, художественная общественность никогда не простит сжигания книг Сорокина (на самом деле книги символически опускали в макет унитаза, но в памяти многих остался другой образ. — «РР»). Понимаете, есть какие-то вещи, которые мы внутренне готовы позволить оппозиции, но не готовы позволить власти.

Не простят Суркову и очевидной неискренности. Публично утверждая, что «проводимая “Идущими вместе” кампания по уничтожению книг отвратительна», он параллельно создавал еще более мощную структуру, получившую карт-бланш на идеологическую войну любыми средствами.

Конечно, Владислав Сурков и в этой ситуации, по крайней мере на словах, пытался усложнить конструкцию, поработать с «Нашими» на энергии убеждения. В момент создания движения он даже говорил молодежным активистам, что, возможно, к 2008 году на их основе будет создана новая партия и что от них требуется в первую очередь идейность, а не финансовая заинтересованность.


Но оказалась, что этот «человеческий материал» ему не очень нравится, что даже идейные противники ему ближе, чем ребята без развитого критического мышления.

— Сурков неоднократно жаловался на то, что работать приходится с полными дураками — иногда он называл их мудаками, — вспоминает Марина Литвинович. — А он старался собирать вокруг себя людей творческих, креативных.


Поиски усложнения

«Система сейчас испытывает дефицит сложности, — говорил Сурков еще в декабре 2006 года. — Потому что она была плодом отчасти реакционного курса предыдущих лет… Централизация власти приобрела такой вид, дальше которого идти опасно… Советский Союз, на мой взгляд, именно в силу своей сверхцентрализации рухнул».

С его программной статьи о суверенной демократии в «Эксперте» в том же году начался публичный поиск способов усложнения.

— Концепт суверенной демократии придумал Романо Проди, — считает издатель Модест Колеров, в те годы отвечавший в администрации президента за межрегиональные связи. — В наших условиях он оказался в середине нулевых едва ли не единственным революционным, дискуссионным концептом в политической философии, который заставил мобилизоваться и сторонников, и противников, и скептиков, и апологетов.

Период активного проектирования «сложности» включал в себя поиски и создание кандидатов на «вторую партию», будущего партнера по коалиции, и укрупнение партий, и создание Общественной палаты. Все это известно, поскольку так или иначе реализовалось. Кое-что из этого положительно оценивают даже такие недруги Суркова, как Невзлин: «Я ни в коем случае не настроен критично ко всему, что он делает, потому что наличие приличных людей в Общественной палате спасло, как я считаю, Бахмину и помогло выйти из тюрьмы Алексаняну. За это я Суркова благодарить не буду, но в Общественной палате есть люди, которым я буду всегда благодарен».

Гораздо менее известно, что в 2006 году Сурков отстаивал идею, что парламент — большинство или коалиция — должен формировать правительство, что парламент следует усилить и, следовательно, «отпустить». Критически настроенное «творческое сословие» считало эти предложения всего лишь идеологической ширмой режима, тем более что «вторая партия» во главе с Сергеем Мироновым поначалу выглядела смешно, а когда начала побеждать в регионах, столкнулась с обычными силовыми методами конкуренции. Вне зависимости от чьих-то намерений было понятно, что система почти достигла пика могущества и должна сопротивляться рискованному усложнению:

— Была серьезнейшая развилка, связанная с регистрацией партий, — говорит Гельман. — И тогда действительно администрация отстояла жесткий порядок. Из социологических исследований выходило, что если сильно облегчить регистрацию и пустить всех — не только Рыжкова и Немцова, но и националистов разных видов и форм, — то как раз демократы, ради которых мы все это делаем, ничего не наберут, зато мы дадим зеленый свет каким-то опасным экстремистским силам. Особенно это касалось промусульманских партий: было достаточно серьезное давление, чтобы зарегистрировать партии типа «Истинные патриоты России» — это бывшая Исламская партия.

Идеальная утопия суверенной демократии, как сказал Сурков на встрече с академиками РАН в 2007 году, оказалась во многом именно риторической формулой. Сейчас, впрочем, понятно, что в «страхе перед Россией» средствами одних только «гуманитарных технологий» эта задача и не могла быть решена.


— Может быть, стране нужен был врач, лидер-врач. Но лидера-врача не нашлось, — считает Павловский. — Сурков занимался временным протезированием на территории России. Отсюда и отношение к населению как к пациентам. И вначале это отвечало реальной ситуации. Но со временем возникает соблазн затягивать это состояние, превращать страну в вечного перебинтованного, которому все опасно, все болезненно. И это, конечно, уже начало перерождения системы.

Тот же образ использовал и сам Сурков в интервью литератору Сергею Минаеву: «Это как если бы больного лечили, лечили успешно, он поправился, а его все продолжают лечить. Хватит уже лечить. Пора отпускать».

Но все-таки настоящего пика своего могущества система достигла благодаря своему усложнению в 2007 году. Сурков даже считал, что выдвижение в президенты Дмитрия Медведева было спасением для системы. Это уникальный случай в политической практике: два электората — «традиционный», путинский, и «новый», ориентированный на перемены, демократизацию и Медведева, — сложились. Именно тогда Сурков прямо заявил, что такого успеха у партии власти больше в истории не будет. По нашей информации, решение принял сам Владимир Путин, не поддержав тогда «партию третьего срока», а также выбрав в преемники более «либерального» Медведева, а не «такого же, как он» Сергея Иванова.


Перестройка-застой

После 2008 года Владислав Сурков счел, что теперь может быть более инициативен. Сильный аппаратчик, при новом президенте он почувствовал и новые угрозы, и новую степень свободы — такой атмосферы постоянных номенклатурных дрязг, как утверждает Павловский, при Путине не было. Первая идея была попытаться ослабить контроль над «ящиком», то есть федеральным ТВ. По инициативе Суркова эту идею в разговоре с президентом выдвинули руководители центральных телеканалов. Но она провалилась.



— Тем, кто не может, как и я, смотреть сейчас телевизор, хочу сказать, что последние лет пять, примерно с момента появления фигуры Медведева, телевидением в администрации занимались другие люди, не Сурков, — утверждает Модест Колеров. — А во-вторых, руководители трех главных федеральных каналов давно превратились в медийных олигархов, которые подчиняются только президенту. И тем, кто измучен той запредельной степенью психотерапии, которая льется на нас с экранов, хочу сказать, что Сурков к ней имеет куда меньшее отношение, чем Громов, Тимакова или Медведев.

Второй «большой» идеей, начавшей прорабатываться задолго до выборов 2011 года, было создание правой партии, будущего разумного партнера партии власти по коалиции. Это прямо вытекало из тезиса о том, что второго такого успеха, как в 2007 году, у «Единой России» больше не будет. Кандидат на роль лидера партии предлагался парадоксальный и именно поэтому сильный — Алексей Кудрин. У Суркова и Кудрина отношения всегда были весьма сложные. Сурков на многих совещаниях на протяжении десяти лет прямо винил министра финансов в том, что в богатеющей стране почему-то нет денег на строительство дорог, а Кудрин в свою очередь костерил отступления от демократии. Но было у них и много общего: оба они творцы одной вертикали. Как написал однажды Павловский, «философия Кудрина заключается в глубочайшем недоверии к человеку, и это то немногое, что объединяет его с Сурковым».


Партия Кудрина теоретически могла быть успешной не только из-за спроса на перемены и новые лица в политике, но и потому, что разделилась бы вертикаль власти. «Хозяин всех денег» Кудрин был чрезвычайно влиятелен не только в Москве, но и во всей толще региональной бюрократии. Однако именно это как раз и могло насторожить Путина: раскол элит — родовая травма новой России. Лидерство Прохорова в «Правом деле» погубили не столько интриги Суркова, как подозревал олигарх, обозвавший его «кукловодом», сколько спешка и нервы в условиях стремительного приближения к неизбежному кризису власти. И, конечно, надо всем этим витал страх — страх «отпустить систему» и отнять голоса у «Единой России».

Впрочем, рейтинг партии и сам упал, но по другим причинам. 2011 год породил новый феномен в выборной социологии: лидер «ЕР» Дмитрий Медведев вносил отрицательный вклад в рейтинг своей партии как «хромая утка» и полуотставленный президент. Никакой политический технолог и консультант не мог бы вразумительно объяснить народу рокировку Медведева и Путина. Даже Сурков. Лидеры страны, как мы сейчас понимаем, не лукавили, говоря про старые договоренности о передаче власти, хотя всеми подразумевалось, что могут возникнуть и какие-то новые обстоятельства. Но новые обстоятельства не могли возникнуть сами, а попытки усложнения системы тогда провалились.

Дивный новый мир

Интервью Минаеву о понимании «партии раздраженных городских сообществ» Владислав Сурков дал 5 декабря, то есть еще до массовых протестов. Он готовился — это видно и по быстро появившимся предложениям по выборам губернаторов, и по техничному введению в президентскую гонку «свежего кандидата», Михаила Прохорова.

«Дело в абсолютной реальности и естественности протеста. Лучшая часть нашего общества, вернее, наиболее продуктивная его часть требует уважения к себе». С этой фразой Суркова явно полемизирует в своей первой предвыборной статье Владимир Путин: «Сегодня говорят о разных формах обновления политического процесса. Но о чем предлагается договариваться? О том, как устроить власть? Передать ее “лучшим людям”? А дальше-то что? Что делать-то будем?» Редкий случай, когда внутренняя идейная полемика вылезла наружу.

На кого, собственно, опирается власть в России? На лояльных «дуболомов», на «питерских», на «лучших людей», на «страшный» народ, на «пациента» под ножом самоуверенных реформаторов? Еще до всяких протестов стало очевидно, что команда уже не сможет никого убедить в том, что знает все лучше всех. Не только политические проблемы, но и реформы, скажем, в медицине и образовании вызывают явное недоверие и протест. Общество в целом и профессиональные сообщества требуют, чтобы их допустили до участия в государственных делах.

— Задачи, которые стоят перед любым будущим правительством, если оно будет что-то значить, — это задачи, которые надо будет решать совместно с обществом, с профессиональными средами, с новым «креативным» или не «креативным» классом, но на равных, — считает Глеб Павловский.

Статью Дмитрия Медведева «Россия, вперед!» по большей части готовил Сурков, так что его новая должность — вице-премьера именно по этому направлению — неслучайна: отвечать за модернизацию в этом случае — значит буквально отвечать за свои слова. Это настоящая политическая позиция вместо роли техничного исполнителя и идеолога при политике. Тонкие политические технологии уже, похоже, не смогут заменить собственно политической деятельности.

В статье использованы материалы Wikileaks и свидетельства источников «РР», которые предпочли остаться неназванными.

http://www.rusrep.ru/article/2012/01/30/surkov/
Русский репортер

1 комментарий: