Кем же ты была, Манон Леско?

Прижизненный портрет аббата Прево и иллюстрация из его книги, рисующая встречу героев в приюте
XVIII век – век авантюристов и авантюристок, легко снимавшихся с якоря в поисках приключений или спасения
Генеральная репетиция оперы Жоржа Массне «Манон» в нью-йоркской «Метрополитен-опера». Главные партии исполняют Марсело Альварес и Рене Флеминг. Сентябрь 2005 года

Аббат Прево и женщины, которые обессмертили его имя

На обложках  современных изданий даже название этой знаменитой книги печатается сокращённо: «Манон Леско». Имя автора тоже: «А.Прево». Большинство читателей считают, что это значит – аббат Прево. А между тем аббат – это лишь духовное звание Антуана Франсуа Прево, автора самой чувственной повести XVIII века – «Истории кавалера де Грие и Манон Леско». Конечно, и в русской литературе встречались авторы-священники. Но трудно представить, чтобы, к примеру, протопоп Аввакум сочинил нечто подобное.

Подруга по жребию
Его добродушно-лукавое полное лицо вызывало улыбку. Он выглядел ряженым и в военном мундире, и в сутане аббата. Ну так ведь и родился он первого апреля! В 1697 году в провинциальном городке Эден в семье королевского прокурора Льевена Прево появился сын, которого нарекли двойным именем – Антуан Франсуа.
С детства у него было пылкое воображение. Мечтательность и вера в чудесное обратили его к религии. Одновременно чтение запоем стихов и романов сделало Антуана рабом своих страстей.
Наверное, подростком он ещё колебался в выборе жизненного пути, но отец всё решил за него. После учебы в школе иезуитов в родном Эдене он отправил сына послушником в один из монастырей Парижа. Столичные иезуиты высоко оценили способности и знания юного Прево и решили, что ему следует учиться дальше богословию, философии и другим гуманитарным наукам в училище Генриха IV в городке Ла-Флеш.
Но монастырские, а затем и семинарские порядки уже тяготили Антуана. Деятельная натура жаждала подвигов, а душа – любви. В 1716 году восемнадцатилетний юноша сбежал из училища и завербовался в армию  солдатом. Он рассчитывал «выдвинуться при первом удобном случае», заслужить офицерское звание. Вот только время выбрал неудачное: Утрехтский мир положил конец долгой войне за «испанское наследство», а без войны трудно начинать военную карьеру. И все же Прево два года тянул солдатскую лямку. В сущности, воинский устав не мягче монастырского, свободы нет ни тут, ни там. И юноша решил вернуться в монастырь.
Однако иезуиты не захотели принять обратно «заблудшую овцу», хотя раскаяние Антуана было глубоким и искренним. Он даже отправился в Рим, чтобы вымолить у папы прощение. Но по дороге опасно заболел, к тому же и деньги кончились. Тут подвернулся офицер, заботливый, как отец родной: определил юношу в больницу, навещал, кормил и поил. Но оказалось, что старался он не бескорыстно, и, как только больной поправился, предложил ему опять записаться в доблестную французскую армию. Антуан, конечно, отказался, но вербовщик знал своё дело и не отставал. Возможно, он предъявил счёт на круглую сумму и пригрозил судом или, может быть, Прево действительно подписал контракт, но потом пошёл на попятную. В письмах он упоминал ещё какое-то «серьёзное дело», так называли дуэль со смертельным исходом. В общем, Антуан снова ударился в бега и на этот раз скрылся за границей, в Голландии. Правда, отсиживался он там недолго и вскоре вернулся во Францию.
И тут его настигла первая любовь, неистовая и безрассудная. Он полюбил девушку, что называется, «из дурного общества». Неизвестно, что она там натворила, но её арестовали и посадили в тюрьму, затем заменили заключение ссылкой в Луизиану.
В то время французские власти заселяли это заморское  владение в Новом Свете кем только можно. Отправляли в Америку даже осужденных преступников и преступниц, чаще всего проституток. Для мужчин это был шанс сменить тюремную камеру на полную неизвестность, стоило только согласиться на брак с воровкой или куртизанкой. Таких «молодоженов поневоле» везли в порт на корабль скованными попарно, а женщин-одиночек сковывали по шесть. В Луизиане они доставались переселенцам по жребию.
Так везли и подругу Прево. Антуан решил следовать за нею хоть на край света. Должно быть, сердце его разрывалось от жалости. Впоследствии кавалер де Грие по воле автора проделал весь этот путь и так передал свои чувства: «Но вообразите себе бедную мою возлюбленную, прикованную цепями вокруг пояса, сидящую на соломенной подстилке, в томлении прислонившись головою к стенке повозки, с лицом бледным и омоченным слезами, которые ручьями струились из-под ресниц, хотя глаза её неизменно были закрыты».
По дороге Антуан опять заболел и слёг. Партия арестанток прибыла в Ла-Рошель, там их погрузили на корабль и... Прево потерял свою возлюбленную, потерял навсегда. Его отчаяние было  так велико, что теперь он твердо решил похоронить себя в монастыре. Свою «могилу» он нашёл в бенедиктинском монастыре Сен-Вандрий близ Руана.

Между ангелом и бесом
В 1721 году, после года послушничества, Антуан Франсуа Прево принёс монашеский обет. Он усердно смирял свою плоть, молился, изучал древние книги, сам преподавал теологию, но... Его неудержимо влекло в мир, за стены обители. И даже когда ему удавалось смирить свои желания, он не мог укротить свой независимый характер, вольнолюбивую натуру. Антуан подавал прошения о переводе в другие монастыри, с более мягкими условиями, и за семь лет монашества сменил восемь (!) обителей. Но где найти «подходящий» монастырь для негодного монаха? Он и сам всё прекрасно понимал: «Нельзя не признать, что я ни в какой степени не пригоден для монашества...»
Тем не менее в 1726 году Антуан Франсуа стал аббатом Прево: епископ Амьенский посвятил его в духовный сан. Надо сказать, что первоначально аббатами именовались только настоятели монастырей, но позднее так стали называть всех людей духовного звания, даже не имевших своего прихода. Теперь аббат Прево мог иногда по поручению монастыря покидать обитель и читать проповеди, служить различные требы в парижских церквах, в приютах и на дому. В эти годы в кельях монастыря Блан-Манто в Париже, а позднее в Сен-Жермен-де-Пре молодой аббат начал писать большой роман «Записки знатного человека, удалившегося от света», принёсший ему громкую славу. Когда первые два тома романа уже были напечатаны и горячо обсуждались в гостиных и салонах Парижа, произошла знаменательная встреча, повлиявшая на личную судьбу аббата Прево и на замысел повести «Манон Леско». Некоторые исследователи признают эту историю подлинной, другие считают её одной из литературных легенд, окружающих имя Прево.
В октябре 1728 года аббат Прево прибыл в приют Сальпетриер исповедовать узниц. В парижских приютах содержались не только сироты и немощные, но и «женщины дурного поведения». Настоящих, закоренелых преступниц заключали в тюрьмы, а приюты считались исправительными заведениями. Во дворе приюта у старого колодца аббат увидел молодую женщину, потрясшую его воображение. Она была совсем не похожа на своих товарок: бледный, но прекрасный цветок среди сорной травы. Это был coup de foudre – удар молнии, любовь с первого взгляда, которую Прево так живо изобразил в сцене знакомства кавалера де Грие с Манон Леско. Прелестную узницу приюта Сальпетриер тоже называли Манон, но это было прозвище, а не настоящее имя. Если правда, что на исповеди не лгут, то Манон, по её словам, стала невинной жертвой коварного обмана. С этого дня Прево только и думал, как бы вырваться из обители и встретиться с возлюбленной. Но за Манон пристально следила настоятельница и в конце концов застала узницу в объятиях – о ужас! – молодого аббата. После этакого конфуза Прево уже не мог появляться в приюте. Через парижских знакомых он начал хлопотать за Манон. И будто бы через влиятельного придворного добился её освобождения. Но девушка была уже смертельно больна. Она умерла на руках у возлюбленного... Сейчас на месте старого колодца во дворе приюта Сальпетриер льёт слёзы небольшой фонтан, и, если заплатить старику-привратнику, он впустит взглянуть на эту живую память несчастной любви.
По этой ли причине или вследствие постоянного стремления к свободе, аббат Прево в очередной раз сбежал из монастыря. Он уже пришёл к твёрдому убеждению, что свобода – естественное право человека, и не понимал, почему служение Богу должно ограничивать другие священные права. Бенедиктинцы узнали, где скрывается Прево, и старались уговорить его вернуться, но беглец упорствовал. Тогда обратились в полицию, и 6 ноября 1728 года был подписан ордер на арест, в котором указывалось, что Прево Антуан Франсуа – «мужчина роста среднего, блондин, глаза голубые, лицо румяное, полное». Что-то не похож наш аббат на келейника, изнуренного постом и молитвой. Но арест – дело нешуточное, и Прево снова подался за границу.


Крайности любви
В Великобритании Прево приняли весьма радушно – как автора уже четырех томов модного романа и благодаря рекомендации архиепископа Кентерберийского. Прево очень быстро овладел английским языком, посещал театр, знакомился с новейшей литературой, а главное, как он писал, был принят «в наилучших обществах» и предавался всевозможным удовольствиям. Ему удалось устроиться домашним учителем и наставником к сыну банкира и заместителя управляющего Южноокеанской торговой компанией, так что и денежных затруднений он не испытывал.
Но уже через год, после таинственного увлечения, которое он в письме скромно назвал «маленьким сердечным делом», влюбчивый аббат всё бросил и переехал в Голландию. Там он поначалу перебивался с хлеба на пиво, служил в кофейне, выступал в труппе бродячих актёров, подрабатывал у книготорговца. Но постепенно проторил дорожку к издателям и начал зарабатывать исключительно писательским трудом.
Да, он писал то, что нравится публике. «Записки знатного человека, удалившегося от света» полны невероятных приключений: убийства, похищения, погони, томления страсти, тайные свидания, чудесные совпадения – всё это напоминает прециозные и барочные романы. Но одна особенность превращала это занимательное чтиво в высокую литературу: психологическая достоверность в изображении властной силы любви, которой невозможно противиться, так называемой «роковой любви». «Любовь неистова, она несправедлива, жестока, она готова на все крайности, она предается им без малейшего раскаяния», – утверждал Знатный человек, главный герой романа. Впоследствии Генрих Гейне писал, что «после Шекспира никому не удавалось так изобразить этот феномен, как нашему старому аббату Прево».
Пожалуй, чтобы сравниться с Шекспиром, одного литературного таланта было бы недостаточно. Видно, собственные переживания водили пером Прево, претворяя чернила в кровь и плоть. Чувственный аббат сам без колебаний предавался крайностям любви.
В октябре 1730-го аббат Прево познакомился в Амстердаме с прелестной Ленки (с ударением на последнем слоге). Опять октябрь, как в приюте Сальпетриер, и опять любовь! И снова – роковая женщина. Полное имя этой то ли швейцарки, то ли мадьярки было Элен Экхарт. О себе Ленки не распространялась, говорила только, что происходит из добропорядочной протестантской семьи, но несчастья и злые люди всю жизнь преследовали её... ну и так далее. По другим сведениям, заслуживающим большего доверия, она была куртизанкой и жила за счёт любовников, ни в чём себе не отказывая. Ленки опустошала карманы Прево, как только там заводились гульдены. Конечно, и сам аббат любил пожить в своё удовольствие, но такая подруга, как Ленки, могла пустить по миру даже богача.
Именно в эти годы Антуан Франсуа Прево создал настоящий маленький шедевр – «Историю кавалера де Грие и Манон Леско», где в образе ветреной любовницы соединились и Манон из приюта Сальпетриер, и Ленки, и другие неизвестные нам героини его романов наяву. Но издатель не оценил повести, он был заинтересован в продолжении «сериала». Прево взялся за продолжение «Записок знатного человека...» и включил «Манон Леско» как вставную новеллу в VII том, опубликованный в 1731 году.
Затем аббат принялся за другой большой роман «Английский философ, или история г-на Клевленда, побочного сына Кромвеля» (в восьми томах!), тоже наполненный приключениями, путешествиями и роковыми страстями. Но сколько бы он ни писал, денег всё равно не хватало. Прево наделал долгов, возвращать было нечем, кредиторы взялись за него всерьёз. Он бежал в Великобританию, прихватив свои единственные ценности – Ленки и рукописи. Его имущество было продано с торгов, но всё равно он остался должен чудовищную по тем временам сумму – две тысячи флоринов!
В Лондоне аббат Прево решил сам стать издателем и редактором, начал выпускать журнал «За и Против», который с интересом читали и во Франции. Одной из целей журнала было знакомить французов с политикой, наукой и культурой Великобритании. Журнал был поставлен образцово, но доходы приносил весьма скромные. И Ленки снова обиженно надувала губки. Кончилось тем, что аббат оказался в тюрьме Ньюгейт. Ордер на арест Прево гласил: «Преступно подделал документ с просьбой выдать ему 50 фунтов». Оказывается, аббат смастерил письмо от имени своего бывшего ученика. И вот он в той самой тюрьме, где несколько раньше сидел за долги Даниель Дефо и собирал бесценный материал об «отверженных» английского общества, в частности, для романа «Радости и горести знаменитой Молль Флендерс». Английская тюрьма перевернула представления Прево о Британии. Ведь прежде на страницах журнала «За и Против» он восклицал: «Блаженный остров!» – а теперь его окружали грязные подонки и впереди маячила виселица. К счастью, отец бывшего ученика оказался великодушным джентльменом, он отказался от уголовного  преследования, и аббат Прево вышел на свободу.
Оставаться на «блаженном острове» он больше не хотел и тотчас отплыл на материк. Возможно, из тюрьмы, а может быть и раньше, аббат Прево писал в Ватикан и в Париж – просил прощения. И вот 5 июня 1734 года папа Климент XII отпустил ему грехи, простили его и бенедиктинцы. Но с условием: пройти новое послушание и в дальнейшем жить в монастыре. Прево вернулся в Париж, уже один, без Ленки. Она его бросила или он её, а может быть, они временно разлучились по взаимному согласию? Во всяком случае, во Франции их не видели вместе, и её имя исчезло из писем Прево.

Абсолютная власть удовольствий
Слаб человек, даже если он аббат. Да, он влюблялся без памяти, но ведь это ещё не порок. К тому же становление Прево как личности проходило в эпоху Регентства – время невероятной распущенности, когда абсолютизм королевской власти сменился абсолютной властью удовольствий.

Конец предыдущего правления (последние годы Людовика XIV) был самым ханжеским периодом в истории Франции. При дворе запретили игривые выражения, чувственную музыку и танцы, обнаженные плечи. Версаль превратился в такое скучное место, что, как говорили современники, «кальвинисты завыли бы здесь от тоски».
Но вот 1 сентября 1715 года с балкона королевского дворца прозвучало: «Король умер! Да здравствует король!» Новому монарху исполнилось всего пять лет. Регентом при будущем Людовике XV стал брат покойного короля Филипп II герцог Орлеанский. При его правлении двор, парижская знать, а затем и вся Франция пустились во все тяжкие.
Филипп с малолетства был, что называется, enfant terrible, а мужчиной он стал в тринадцать лет. Кстати будет сказать, для сравнения, о другом священнике, наставнике Филиппа аббате Дюбуа. По вечерам этот преподобный отец отправлялся, закутавшись в плащ, на поиски сговорчивых прачек, белошвеек и горничных, чтобы привести их в спальню своего воспитанника. Сам аббат был необыкновенно похотлив, имел множество амурных приключений, случалось ему делить любовницу со своим учеником, а некоторые содержательницы парижских борделей были с Дюбуа накоротке.
Стоит ли удивляться, что Филипп в пятнадцать лет обесчестил тринадцатилетнюю дочь привратника в Пале-Рояле. А когда её беременность стала заметна, отец пришёл  жаловаться матери негодяя, принцессе Елизавете Пфальцской. Мамаша будущего регента заявила: «Если бы ваша дочь не давала надкусывать свой абрикос, ничего бы не случилось!»
Филипп женился семнадцати лет от роду, но в браке не получал удовлетворения и навещал спальню жены от случая к случаю. От этих случайных визитов у него родились сын и четыре дочери. А вне семьи Филипп коллекционировал любовниц. Надо сказать, что придворные дамы с удивительной настойчивостью лезли к нему в постель, о чём он со смехом рассказывал всем и каждому. Даже его крайне циничная мать недоумевала, что дамы в нём находят. На что Филипп отвечал: «Вы не знаете нынешних распущенных женщин. Им доставляет удовольствие, когда мужчины рассказывают, как спали с ними!»
Став регентом, Филипп назначил аббата государственным советником, а затем добился для него кардинальской шапочки. При этом Филипп нисколько не уважал Дюбуа и частенько его поколачивал.
Особенно часто мемуаристы и историки пишут об ужинах регента, которые скорее можно назвать оргиями. На них приглашался узкий круг дворян, около дюжины развратников и развратниц, которых хозяин называл не иначе как «висельниками». Здесь, как в блатном мире, каждый носил кличку: Толстый Рак, Пипка, Ляжка и тому подобное. «Царицей-султаншей» вечера назначалась очередная фаворитка регента. После еды и обильных возлияний гости возбуждали себя, представляя эротичные «живые картины», иногда при помощи «волшебного фонаря», а потом переходили непосредственно к делу, сначала попарно, а потом и сообща. В прихожей дожидались своего часа с десяток дюжих молодцев, именуемых «наконечниками». Они мирно беседовали о семье и детях, пока гости не ослабевали, и тогда «наконечники» входили и набрасывались на «висельниц».
Впрочем, это не самые грязные пороки, в которых подозревали Филиппа. Регент был не чужд художеств и собственноручно проиллюстрировал гравюрами роман «Дафнис и Хлоя». Утверждали, что в образе Хлои он изобразил свою дочь Марию-Луизу-Елизавету герцогиню Беррийскую, причём она позировала ему обнажённой. Слухи об инцесте были так распространены, что их и не оспаривали. Репутация дочери была немногим лучше отцовской. В поставленной в то время пьесе Вольтера «Эдип» вольно или невольно содержалось множество намёков на скандальную связь. Притом актёр Дюфрен не только надел такой же парик, как у регента, но и копировал его жесты. Зрители поглядывали в королевскую ложу, где сидел регент рядом с дочерью. Филипп хлопал громче всех.
Оборотной стороной страсти к наслаждениям была какая-то мистическая тяга к обогащению. Дела в государстве шли из рук вон плохо, а регент не утруждал себя заботами о Франции. Все ждали чуда. И оно явилось в лице шотландского банкира Лоу. Впервые он приехал в Париж ещё в 1708 году и «засветился» как игрок, поэтому его вскоре выслали из Франции. Он вернулся через восемь лет уже как финансист, основал банк и Западную торговую компанию, получившую монополию в торговле с Луизианой, ввёл в обращение процентные бумаги. За четыре года Лоу построил так называемую «Систему», которая, в сущности, стала прообразом «пирамид» в постсоветской России. Французы просто помешались на акциях и процентах, более миллиона семей прямо или косвенно ввязались в «Систему» Лоу. Регент так доверял ему, что назначил его главным финансовым контролёром.
Кризис подкрался незаметно: прекратились выплаты процентов, началась паника на бирже, пошла волна банкротств, взлетели цены. Лоу бежал из страны.
Для многих этот крах стал подлинной трагедией. Но не для Версаля. Регент продолжал пополнять свою коллекцию. И только две женщины осмелились сказать ему «нет». Первая – это актриса Адриенна Лекуврёр, широко известная по книгам, пьесам и кинофильмам. А вот вторая героиня известна меньше, это мадемуазель Аиссе, черкешенка по происхождению, проданная в рабство в детском возрасте и выкупленная французским послом на невольничьем рынке в Константинополе. Воспитанная во Франции, она стала одной из самых примечательных женщин столетия. Так вот, когда регент впервые увидел её, ей было уже около двадцати пяти лет, она была очень хороша собой, образованна и остроумна. Регент со свойственной ему прямотой тотчас сделал ей «предложение, от которого нельзя отказаться». Но бывшая рабыня решительно воспротивилась всесильному «султану», добавив: «А если вы будете принуждать меня, я немедленно удалюсь в монастырь». Филипп был так потрясён поведением Аиссе, что не стал настаивать. А через несколько дней утешился в объятиях новой любовницы.
Аббат Прево познакомился с мадемуазель Аиссе в одном из парижских салонов, и её  драматическая судьба стала основой второго шедевра мастера – романа «История современной гречанки», опубликованного в 1740 году. А сама Аиссе узнала аббата Прево ещё раньше, по «Запискам знатного человека...».
На фоне современных ему нравов аббат Прево вовсе не представляется распутником. То же можно сказать о главных героях его повести «Манон Леско» – они невольники любви, но не рабы разврата.

Ужель та самая Манон?
Не вина, а, может быть, беда аббата была в том, что его привлекали женщины определенного типа: авантюристки и куртизанки с сомнительным прошлым, падкие до развлечений и легкой наживы. Может быть, по некоторому родству характеров: ведь и Прево порой давал волю страстям, преступал законы и условности. А может быть, наоборот, возмещал то, чего ему недоставало: безграничную свободу, какую-то природную естественность, свойственную женщинам, так сказать, без комплексов. Ведь сам он, согрешив, вечно переживал и в конце концов раскаивался. Теперь нетрудно заметить, что литературный образ Манон Леско сложился из характеров женщин, близких самому автору. А свою мятущуюся душу Прево отразил, как в зеркале, в образе де Грие и отчасти в образе его добродетельного друга Тибержа.
А сюжет? Ведь название повести начинается со слова «История...». Так не случалось ли подобных историй в жизни? Случались. Например, в 1720 году была осуждена и выслана из Франции девятнадцатилетняя Мари Шовиньи по прозвищу Манон. Она попала в приют за то, что «одетая в мужское платье, открыто занималась в Париже постыдной проституцией».
Но, скорее всего, аббата Прево впечатлила история Манон Эду. Собственная мать продавала её богатым сластолюбцам. Так Манон попала в руки молодого повесы, опустившегося дворянина Луи Антуана де Вьянтекса, уже дважды побывавшего в тюрьме. Он промышлял картежной игрой, но не слишком удачно. Де Вьянтекс решил поправить свои дела, перепродав Манон профессиональной сводне. Но тут появилась мамаша и закатила скандал, посчитав себя обманутой. Клиентами сводни были влиятельные люди, они договорились с полицией, и мать-скандалистка оказалась в приюте. Впрочем, скоро за ней последовала и дочь. Молодость и привлекательность Манон расположила к ней даже стражников, но режим был общим для всех: девушка носила одежду из грубой шерсти и деревянные башмаки, весь день она проводила в тяжёлой работе и молитве, питалась овощной похлебкой с хлебом, пить давали только воду.
И тут, как в чувствительном романе, произошла чудесная метаморфоза с негодяем де Вьянтексом. Он пожалел девушку, а пожалев, – полюбил. Он послал письмо деду Манон, единственному приличному человеку из всей семейки, с просьбой разрешить ему жениться на его внучке: «Моя страсть такова, что в жизни меня может утешить либо законное обладание предметом, ее внушающим, либо, при отсутствии этого, смерть от отчаяния». Возможно, де Вьянтекс, подобно кавалеру де Грие, последовал бы за своей Манон в ссылку, но... Пока он ждал ответа, его самого арестовали и посадили в тюрьму.
Манон Эду не раз подавала прошения о помиловании или хотя бы смягчении наказания. Но суровая настоятельница приюта мадемуазель Байи жаловалась по начальству на «сильную испорченность этой девушки», и прошения Манон отклонялись. Только через 10 лет заключения Манон была освобождена из приюта и сослана в Нион. Ей исполнилось всего 24 года. Из всех персонажей этой истории она одна была скорее жертвой обстоятельств, чем преступницей, но пострадала больше остальных.
Конечно, любое сравнение хромает. Но случайно ли вот какое совпадение: в повести больше всех мучается кавалер де Грие, однако наказана, по высшему счёту, одна Манон Леско: она поплатилась жизнью.
Был прототип и у кавалера Грие. Шарль Александр де Грие тоже, как и герой повести, стал в юности кавалером Мальтийского ордена, вернулся во Францию и здесь встретил свою роковую любовь.
И преданный друг кавалера – Тиберж – тоже жил на самом деле. Им оказался аббат Луи Тиберж, настоятель монастыря в Мисьоне. Этот почтенный священник умер незадолго до первой публикации повести.
Автор удивительно точен во всём. Чтобы так писать о богословской школе или тайном сообществе картежников, о порядке отправки ссыльных в Америку или об ужине у вельможи, о тюрьме или провинциальном трактире – это надо было изведать на собственном опыте. Эпоху, отображенную в «Манон Леско», можно с полным основанием называть «временем аббата Прево».
Повесть впервые вышла отдельной книгой во Франции в 1733 году, незадолго до возвращения автора на родину. Лишь немногие читатели оценили её по достоинству, но в основном она была воспринята как авантюрные похождения, вроде известного «Жиля Блаза». Парижская газета сообщала о «Манон Леско» следующее: «Герой – мошенник, героиня – публичная девка, и всё же автору каким-то образом удаётся внушить порядочным людям сочувствие к ним». Современник добавлял в письме другу: «Этот бывший бенедиктинец – полоумный; недавно он написал омерзительную книжку под названием «История Манон Леско». Книжка продавалась в Париже, и на неё летели как бабочки на огонь, на котором следовало бы сжечь и самого сочинителя, хотя у него и недурной слог».
Словно в подтверждение этого распространенного тогда суждения, книга вскоре была запрещена, остаток тиража изъят и уничтожен. Власти проявили трогательную заботу о нравственности, давно утраченной самою властью. Причём опасность представляло не фривольное содержание, а, по сути дела, литературное совершенство повести. Официальная газета разъясняла: «...в ней почтенным людям приписываются поступки, мало достойные их, – порок и распущенность описаны сочинителем так, что не вызывают к себе должного отвращения».
Но, как это всегда бывает, запрет только усилил интерес к книге, её ввозили из Голландии и Великобритании. Лишь двадцать лет спустя, в 1753 году,  «История кавалера де Грие и Манон Леско» вновь вышла на родине автора и с тех пор заняла место на вершине мирового литературного Олимпа. Выдающиеся писатели, прежде всего французы, с восторгом отзывались о шедевре аббата Прево. Александр  Дюма-сын писал: «Не найдется порядочного человека, который, выслушав повесть о его (де Грие) бедствиях, не протянул бы ему руку, быть может, даже не позавидовал бы ему. Ибо тот, кто не любил тебя, Манон, тот не познал всех глубин любви». Ги де Мопассан говорил, что «писатели оставили нам всего лишь три-четыре дивных образа женщины», и после шекспировской Джульетты называет Манон Леско: «Манон – женщина в полном смысле слова, именно такая, какою всегда была, есть и будет женщина».
Историей Манон увлекались и русские поэты Серебряного века. У Всеволода Рождественского есть стихотворение:
Легкомысленности милый гений,
Как с тобою дышится легко.
Без измен, без нежных приключений
Кем бы ты была, Манон Леско?
Но, строго говоря, никому не удалось объяснить своеобразие характера Манон Леско, она неизъяснима в странном единстве своих противоречий.

Наконец свободен
После возвращения из Англии аббат Прево стал желанным гостем в светских и литературных салонах, познакомился с выдающимися учёными и писателями. Но пора было отдавать священный долг: новое послушание ему предстояло пройти в аббатстве Круа-Сен-Льё  возле Эврё.
Жить бы ему в монастыре и после испытания, но тут аббату повезло.  Принц Конти, кузен короля и знатный вельможа, пригласил Прево в свою свиту на должность придворного священника. «Признаться, я плохо служу мессы», – предупредил аббат. «А я их плохо слушаю», – успокоил Конти. На том они и сговорились: Прево получал желанную свободу, мог жить где угодно, но и жалованья ему, естественно, не платили.
Тут как тут появилась некая мадам Честер, а на самом деле, как полагают некоторые биографы Прево, наша знакомая Ленки.
От безденежья Прево брался за любую работу. Писал статейки даже в рукописные журналы, которые сегодня назвали бы «жёлтой прессой». Постепенно соблазны и страсти утрачивали власть над мятежной душой аббата. В середине 40-х годов Прево снял маленький домик в деревне Шайо под Парижем (там, между прочим, останавливались его создания – кавалер де Грие и Манон Леско).
Писал он очень много: романы, исторические исследования, переводил с английского. В эти годы вся Европа зачитывалась сентиментальными романами Самюэля Ричардсона. Аббат Прево перевёл на французский лучшие его книги – «Клариссу» и «Историю сэра Чарльза Грандиссона». Именно эти переводы попали в Россию и почти на столетие сделались любимым чтением русских барышень (помните, в «Онегине»: «И бесподобный Грандиссон, / Который нам наводит сон»).
Появлялись всё новые издания «Манон Леско» во Франции и в других странах. Кстати, одно из первых русских изданий называлось «История Маши Леско и Кавалера Де-Грие». Появилось и «пиратское» продолжение повести: Манон будто бы осталась жива и считала себя брошенной на произвол судьбы; она уже решила уйти в монастырь, но тут случайно встретила де Грие; теперь они решили пожениться, но вдруг оказалось, что Тиберж тоже страстно полюбил Манон...
В 1754 году аббат Прево получил наконец свой приход, а с ним и бенефиций – постоянный доход с церковного имущества. Теперь он мог не думать о хлебе насущном. Аббат Прево поселился в тихом парижском предместье Сен-Фирмен, в небольшом домике у почтенной вдовы Катрин де Женти.
25 ноября 1763 года аббат Прево отобедал в бенедиктинском монастыре Сен-Николя и возвращался домой в прекрасном настроении. Ветер трепал полы его сутаны, приходилось рукою удерживать на голове треуголку. Примерно на полпути, возле деревни Куртейль, Прево почувствовал, как кровь приливает к лицу. Неподалёку стоял крест на невысоком постаменте, такие придорожные кресты французы называют «голгофой». Аббат хотел присесть на постамент, но не дошёл нескольких шагов и распростёрся перед крестом. Когда крестьянин, возвращавшийся в деревню, нашёл его, было уже поздно. Антуан Франсуа Прево отправился туда, «где нет ни печали, ни воздыханий, но жизнь бесконечная», как гласит поминальная молитва.
Его похоронили в монастыре Сен-Николя. На могильной плите бенедиктинцы высекли  эпитафию: «Здесь лежит отец Антуан Франсуа Прево, священник и монах, известный по многим книгам. Да упокоится он с миром!»
А жизнь Манон Леско и кавалера де Грие только начиналась. Они путешествовали по разным странам и говорили на разных языках, шагнули на драматическую и оперную сцены, появились на киноэкранах. Им уготована жизнь бесконечная.