четверг, 29 сентября 2011 г.

Захар Прилепин— о подготовке страны к новому застою


На встрече Владимира Путина с творческой интеллигенцией, состоявшейся в среду, писатель, лауреат многочисленных премий, автор «Саньки», «Патологий» и прочих бестселлеров, нацбол Захар Прилепин задал премьер-министру несколько неудобных вопросов.
Ответы на них сразу попали на ленты информагенств. На первый вопрос — о его связи с совладельцем нефтетрейдера Gunvor, участником рейтинга 200 богатейших бизнесменов России по версии Forbes Геннадием Тимченко — премьер-министр ответил отрицательно, хотя и подтвердил, что знает этого бизнесмена.
«Всё, что связано с его бизнес-интересами — это его личное дело. Я никогда туда не лез и лезть не собираюсь. Надеюсь, что и он в мои дела никогда нос совать не будет», — заявил Путин.


«Он работал со своими друзьями и коллегами в «Киришинефтеоргсинтезе». Когда пошёл процесс приватизации, они отделили свою часть, которая занималась экспортом нефти и нефтепродуктов, и сделали частную компанию», — рассказал об истории Gunvor Путин, напомнив, что это было в самом начале 90-х годов. Как отметил премьер, Тимченко «пришёл в бизнес не вчера и не позавчера, а с первого шага, когда была разрешена приватизация».

«И я уверяю вас — я знаю, что много пишут по этому вопросу — абсолютно без всякого моего участия», — добавил Путин.

Второй вопрос Прилепина касался громкого скандала с коррупционной подоплекой — обнародованную Алексеем Навальным историю о хищениях в «Транснефти».

Путин выразил уверенность в том, что в компании не было совершено никаких уголовно наказуемых действий. «Если бы там было что-то уголовно наказуемое, то я вас уверяю — там уже давно за решеткой сидели бы люди», — пояснил премьер.

Алексей Навальный уже отреагировал на слова Владимира Путина в своём блоге: «Сегодня в «Транснефти» все напьются от счастья. Жулики в госкомпаниях по всей стране облегченно вздохнут и поднимут тост за нового Президента, замирая в предвкушении новых приходов».

Сам Захар Прилепин не впервые встречается с Владимиром Путиным. В 2006-м году вопросов у писателя было больше, но они не касались конкретных коррупционных историй. Путин тогда не смог ответить только на один — касающийся амнистии заключённых. Подробнее о той встрече можно почитать в статье писателя «Господин Президент, не выбрасывайте блокнот!»

Сразу после окончания новой встречи с Путиным «СП» связалась с Захаром Прилепиным.

«СП»: — Как вам Путин на этот раз?

— На этот раз он был в чуть более устойчивой спортивной форме. Когда мы встречались с ним первый раз, я, задавая свои неприятные вопросы, почувствовал слабую степень удивления и рассерженности. Сегодня он был максимально благодушен, смотрел прозрачными, честнейшими глазами. Получив ответы на два своих вопроса, я сразу понял: «всё ясно, вопросов больше не имею».

«СП»: — Почему именно такие вопросы? Тимченко, Gunvor, Транснефть — кого, собственно, кроме Алексея Навального, это волнует? Опять же — писатель, и такие темы.

— Это совершенно очевидные вещи, и я хотел получить на них совершенно очевидные ответы. Я мог спросить, конечно, про систему развития детской литературы — и он ответил бы «да, конечно, будем развивать». Я сказал, что у меня, русского писателя, душа болит за всё, и мне это важно.

«СП»: — И он не изменил тона — что его спрашивали о детской литературе, что о «Транснефти»?

— Нисколько, ничего не дрогнуло.

«СП»: — А как он изменился за это время?

— По-моему, он отдохнул. И готов ещё лет 12 нами властвовать.



Накануне встречи писателей с премьер-министром корреспондент «СП» поговорил с Захаром Прилепиным о будущем — какой станет Россия в ожидаемом новом застое.

«СП»: — Все мы оказались в ситуации «ещё 12 лет Путина» — по крайней мере, на сегодняшний день это видится именно так. Новый застой, новый Брежнев. Вы — писатель далеко не брежневский, вы занимались и революцией. Как будете жить в застое, как вообще жить в застое?

— Просто жить писателю можно и при застое. Да, при застое жить было отвратительно, но комфортно и было понятно, что такое существование может продлиться вечно. Диссиденты понимали, что советская система — она на века.

А сегодня этого ощущения нет — и это всё, что я пытаюсь донести до своих друзей-либералов. Я бы с удовольствием обменял бы наше время на брежневское, потому что я готов терпеть всё что угодно, я готов перестать писать книги, но дайте мне ощущение, что у моей страны есть запас прочности ещё на 30 лет.

Сейчас у меня ощущение другое: в течение 30 лет страна гикнется так, что я не знаю, что я буду говорить своим детям.

«СП»: — Если смотреть из того времени, то ощущение надёжности разделяли не все — Андрей Амальрик написал знаменитое «Доживёт ли СССР до 1984 года», и не слишком ошибся.

— Возможно, частные ощущения некоторых диссидентов не совпадали с ощущениями большинства советских людей. Однако, у той страны действительно были запасы прочности. У неё была автономная экономика — худо-бедно, но так можно было существовать ещё очень долго. Сегодняшняя экономика открыта всему миру — и нынешняя элита не является российской, это очевидно всем. 

В своё время Сорос сказал, что «если 90% ваших вкладов находится за границами страны, если ваши дети учатся за границами страны, если вы имеете возможность как минимум выезда в другую страну, а, как максимум, зарубежное гражданство, чья вы тогда элита?» И это чистая правда. При всём нашем желании мы не можем того же сказать о коммунистической партии эпохи Брежнева.

«СП»: — Она была «невыездная».

— Она связывала своё будущее с будущим страны, а эта — не связывает. И это меня повергает в ужас: ещё 12, а как максимум — все 30 лет, они будут править. И что после этого останется от страны, совершенно непонятно. Многие говорят — точка невозврата уже пройдена — но мне кажется, она ещё не пройдена. Но она точно будет пройдена в эти предстоящие 12 лет. Мы не вернём страну никогда.

Лично я чувствую себя прекрасно. У меня всё в порядке — есть деньги, хорошая машина, загородный дом, мои книги продаются. Но я наверняка знаю, что это не навсегда. Зыбко — более чем.

Сейчас наша общественность поздравляет Путина с возвратом во власть. Владимир Машков выступает — но я понимаю, случись чего, он в Голливуде. Собчак — она в России тоже не на века. Но почему у них не дрогнет ни одна жилка, что эта страна может исчезнуть?


«СП»: — Ну, допустим, исчезнет страна. Когда появилась новость о возвращении на престол, многие вокруг — возможно, социологически эта недостоверная выборка — начали наперебой кричать: «пора валить отсюда». Пора валить?

— Я не буду никуда валить. Что я там буду делать? Мои дети говорят на русском языке, я говорю на русском языке, это моя земля.

«СП»: — Они выездные, а вы — невыездной.

— Нет, я тоже выездной. Но я не понимаю, как так можно говорить. Это прозвучит патетично, но это выглядит так: у меня заболели родители, а я от них сбежал. Мне кажется это ужасным. То, что современные хипстеры позволяют себе подобные высказывания, я считаю чудовищным. Такое ощущение, что то чувство Родины, о котором говорил Есенин, мы потеряли напрочь. Как так можно говорить — эта земля просто пропитана кровью тех же самых хипстеров!

«СП»: — Есть ли у хипстеров кровь?

— Есть, и при желании можно заставить их её полюбить. Тысячу лет никто не говорил «пора валить», а сейчас вдруг стало пора.

Но даже эта степень оппозиционности меня устраивает. Мы согласны и на малое: раз вам происходящее здесь не нравится, и то хорошо. Вот если бы они говорили «да всё за***то, всё будет хорошо», тогда было бы печальнее.

«СП»: — Да, буквально в 2006-м году настроения были скорее такие.

— В 2001 году, когда я начинал свою активную национал-большевистскую деятельность, писал статьи, все вокруг воспринимали меня как идиота: да ты что, всё ж хорошо, ты рехнулся что ли?

«СП»: — «Жизнь налаживается».

— Да. И вот спустя 6 лет те же люди понимают, что всё не так. Никто, конечно, не идёт ко мне с пирогами и не говорит «тогда ты был прав», но хотя бы то, что в 2001 было маргинальной риторикой, сейчас стало мейнстримом.

«СП»: — В 2001-м, когда вы выходили и орали «Ре-во-лю-ция», это воспринималось как маргинальное. Сейчас с этим «пора валить», пожалуй, гражданская активность не лучше. Но ведь любой застой по своей природе должен закончится взрывом.

— Если нация жива — то взрывом. Если нет — то смертью.

«СП»: — А какая вероятность и у того, и у другого?

— Вероятность смерти куда больше.

«СП»: — То есть революции не будет? Вы занимались революцией, и...

— Революция — это чудо. Да, мы занимались революцией, понимая, что это чудо.

Инертность была всегда. Но нужно помнить, как праздновали в 1913 году 300-летие дома Романовых — площади были полны народу, люди ликовали. А спустя 4 года — это смешной срок, никто даже и не понял, как это всё произошло.

Но чудо — оно не всегда приходит. Люди, которые любят Путина, или не любят Путина — они все воспринимают нацию и государство как нечто вечное, данность, которая никуда не денется. А это не так. В мире ежегодно исчезает до 200 языков — а национальности, государства исчезают так же. Почему все решили, что Россия — это раз и навсегда? Это не данность. Она тоже может исчезнуть.

«СП»: — Касательно «друзей-либералов»: очень распространённый взгляд на Россию как на страну, населённую сплошь быдлом. А вы про тех самых людей, которые либералы записывают в эту категорию — вы же о них и пишете. Они у вас если не герои, то действующие лица...

— Я не героизирую русский народ, но я точно его не боюсь. Мы часто говорили об этом с моим любимейшим человеком Димой Быковым. Его это несколько напрягает, а меня нисколько не пугает совершенно.


Я с русскими правыми, в меньшей степени чем он, но тоже не нахожу общего языка. Последний раз написал статью в «Новой газете», «гастарбайтеров нужно приручать», такой был скандал! «Как Прилепин посмел это сказать».

«СП»: — «Нерукопожатно».

— Я — националист, русский имперец. Я даже не понял, что они имеют в виду. Мы же имперский народ! Я предложил русифицировать, вовлекать в нацию людей, заставить их учить русский язык, дать им работу, героизировать их жизнь в русском пространстве, взращивать новых Багратионов. В ответ — бешенство. Они действительно думают, что Россия — это мононациональное государство, где только русские живут? Я не очень это понимаю.

Я не боюсь русского народа. Тех людей, которых я наблюдал в течение жизни: хулиганов, ОМОНовцев, негодяев, тюремщиков, националистов, с которыми я близко знаком — они не вызывают у меня никакого ужаса. Они все нормальные русские мужики, которые при иных обстоятельствах могут нормально уживаться в нашей стране.

«СП»: — А кто вызывает ужас? Отторжение?

— Это прозвучит глупо, но сейчас в России всё звучит глупо. Чиновники. Бюрократия, «коррупционеры», власть как таковая.

«СП»: — Мне кажется, что это мифологизированная общность.

— Это страта, причём страта неразрушимая. Это, кстати, одна из основных проблем Путина и Медведева — что они властвуют властвуют этой стратой, находятся под властью этой страты, и сами являются частью этой страты. Даже то, что Медведев снял 200 генералов МВД, ничего не изменило. Они никуда не делись, и система осталась прежней.

«СП»: — Но вы сами работали в этой системе, пускай и не на руководящих ролях, «бойцом».

— Я и сейчас в ней работаю. В России, где ни работай, всегда будешь в системе. Если я работаю в госструктуре, пусть это даже завод или фабрика, я всё равно там. Если я работаю в СМИ, я всё равно нахожусь на стыке противоречий. Сейчас я просто выбрал себе такую роль, слава богу, у меня это получилось — я выбираю себе противника, и за счёт этого существую. Но при этом я работаю с людьми, которые имеют отношение к власти. Люди, которые меня приглашают на встречи с первыми лицами, они тоже во власти.

В Кремле много башен, и люди во власти могут с кем-то иметь какие-то отношения. Это нормально и это неизбежно. Надо понимать, что не только нас не устраивают разные вещи, их тоже что-то не устраивает. На этом стыке мы можем вполне сойтись.

Я никогда не стремался своего прошлого: да, были разные моменты. Я не работал «бойцом», я был скорее «младшим офицером»: у меня был большой интерес посмотреть на этих людей, насколько они контактные, насколько возможно с ними общение.

«СП»: — Вы будете встречаться с Путиным. Вообще есть смысл с ним общаться? Вот вы с ним встречались, Шевчук, ещё много разных людей.

— Единого смысла, который действует сразу и на всех, никогда не будет. Но смыслы накапливаются как таковые. То, что «с ним Путин поговорил» — я, Садулаев, Шевчук, какие-то вопросы задали другие люди, Быков, Архангельский — это всё накопление смыслов. Люди слышат эти диалоги, делают какие-то выводы. А реального смысла нет и быть не может. Разговор будет в одни ворота.

«СП»: — А ему это зачем?

— Отработка бойцовских ударов. «Смотрите, как я сейчас поставлю на место этих людей, которые не владеют цифрами в той полноте, как владею ими я».

«СП»: — В тупик его не поставишь?

— Конечно. Ну и что? Время показывает, что все его словесные победы оборачиваются против него. Я его спрашивал о Северном Кавказе, о социальной сфере — все его выигрыши были весьма сомнительны. Но тогда он показал, что типа поставил меня на место. Мне так не показалось, я до сих пор уверен в своей правоте.

«СП»: — Он любит ставить на место.


— Это нормально. Он же вырос во дворах Ленинграда.

«СП»: — Когда-то вы общались с маргиналами, сейчас — с либералами. И либералы вас очень любят. У вас премий — больше, чем у Брежнева орденов.

— Поменьше, но много, да.

«СП»: — С чем такая любовь связана, к человеку принципиально чуждому по происхождению?

— Я сам себе пытаюсь это объяснить, не знаю.

У меня есть несколько версий. Первая — либералы далеко не настолько подонки, глупцы и негодяи, как мы, красно-коричневые подонки, думали до сих пор. У них есть некая рефлексия по поводу некоторой неправедности своих поступков, и они на какие-то вещи реагируют вполне серьёзно.

После моей дискуссии с Петром Авеном я был одним из самых частых гостей на Рублёвке, я ездил туда раз 20 — меня приглашали в гости министры, банкиры.

«СП»: — В роли такого экстремального развлечения?

— Беседы строились так, что я этого не очень чувствовал.

«СП»: — «А вот у нас из народа».

— Может быть и так, но несколько сложнее. У них неплохой эстетический вкус.

Другой ответ — люди из либерал-центристов, которые находятся непосредственно около власти, сами к власти испытывают серьёзную неприязнь, которую не рискуют озвучивать.

«СП»: — Неприязнь или ревность?

— И то, и другое, хотя в нашем случае неприязни больше. И я им выгоден, как человек, который произносит то, что они произносить не рискуют. А я это говорю непрестанно.

У меня была история с одним человеком, который говорил: «слушайте, Захар, мне кажется, вы им продались, этим либералам. Так много премий получили, имеете успех». Я смотрю на него, и понимаю, что это миллиардер, член «Единой России», и он мне говорит «продались», как будто он сам стоит на баррикадах, борется с системой. Да, он хороший, умный человек, но находится в плену своих обстоятельств.

Я понимаю, что когда они меня впутывают в какие-то свои истории (а я сам в них с удовольствием впутываюсь), они хотят, чтобы я высказал точку зрения, близкую к их точке зрения. Когда они вручают мне премии, приглашают на те или иные встречи — это такая тайная фига в кармане.

«СП»: — Мальчик, который вовремя крикнет «король голый».

— Да-да-да. Мои ненавистники из национал-патриотов чаще всего кричат «Прилепин продался этим гадам». С чего они так решили, я не понимаю. Эти люди сидят по своим домам, их не увидишь ни на одном митинге, ни на пикете, они в жизни не совершили ни одного поступка, они тихо всех ненавидят, и при этом «продался». У меня за месяц бывало по 20 приводов в милицию! А они сидят в своей жопе, такие из себя страшные, что их просто никто не покупает. На самом деле они на**й никому не нужны.

«СП»: — Если в России всё-таки начнётся тот вид застоя, о котором вы говорите, медленное угасание, умирание — вам же будет не о чем писать. Сорокин про говно напишет, причём хорошо напишет, а вы? Вы — писатель-реалист, не Пелевин, не Сорокин, нет жизни — нет книжек.

— С одной стороны верно, с другой — персонажи книг «Ботинки, полные горячей водкой», «Грех», «Патологии» не вымерли. В России ещё живёт 140 миллионов человек, из них — десятки миллионов взрослых мужиков, которые способны очень на многое.

«СП»: — Я их не вижу. То есть я, возможно, слепой, но их как будто нет.

— Их действительно не видно. Их нужно разглядывать. Но я абсолютно убеждён — случись в России любая заваруха, любая замута, кроме голодовки, и все эти люди проявятся, покажут себя во всей красе.

Я недавно отдыхал в одном из провинциальных городов, и там стал свидетелем такой сцены. Сразу оговорюсь, что я не тотальный националист. История такая: люди из южных регионов России, в тонких ботинках, в роскошных кожаных куртках, с нерусской речью стали вшестером-ввосьмером херачить одного русского пацана. И тут окружающие люди, мои ровесники, с пивными животами: мгновенно поднялись, и вся сцена разруливания ситуации заняла у них секунд 40. Просто всех положили. И вот они стоят, у них всё внутри дрожит, им надо что-то делать дальше, а они не могут. Они вызвали милицию, те забрали ребят в тонких ботинках и увезли.

В этом эпизоде была видна пассионарность народа, который погряз в ужасной похоти. Мужикам ведь ничего не остаётся, кроме как е*ть самок. Либо п***дить деньги, если они плохо лежат. А вот случилось что-то осмысленное — они тут же самоорганизовались. Это — в пределах одного кабака. Тех было 6-8 и этих тоже — то ли 6, то ли 8. Равные силы. Но такая физиологическая мощь!

Им, этим мужикам, никто не предлагает ничего. Они ползут от бабы к бабе, и вся их жизнь в этом заключается. Я их иногда подцепляю — я, слава богу, ещё живу этой простой, уличной жизнью, хожу по дворам, бухаю со своими друзьями-хулиганами, ОМОНовцами, и всё это более или менее вижу. Я могу от них подцепить, и об этом написать.

В конце концов, у России есть богатая история, о ней ещё можно многое написать.

«СП»: — Кого из коллег рекомендует писатель Захар Прилепин?

— Из плюс-минус старшего поколения — Михаил Тарковский, Дмитрий Быков, Александр Терехов. Из не совсем писателей: Павел Басинский. Из своего поколения: Михаил Елизаров, Сергей Самсонов, Андрей Рубанов, Сергей Шаргунов. Из старшего поколения: три пока несостоявшихся нобелевских лауреата Андрей Битов, Валентин Распутин, Эдуард Лимонов.

«СП»: — А кто из политиков? Кто может «выстрелить»?

— Навальный, конечно. Навальный — номер один. Ройзман.

«СП»: — Ройзман? Он с одними подружил, с другими. Навальный вот дистанцируется последнее время.

— Ну и что? Ройзман — это не Глазьев и не Рогозин. А вообще достаточно много людей может себя проявить в неожиданной ситуации

28 сентября 2011 года 17:43 | Дмитрий Трещанин

6 комментариев:

  1. Лиде очень он нрайца!
    а я не чёл, да наэрн и не буду.

    ОтветитьУдалить
  2. Нечитал тож. Ну если лида велит притеца.

    ОтветитьУдалить
  3. он внешне вродь, хотя я и не вникал, ляпнул так...

    ОтветитьУдалить
  4. Ну чтош брутален ён на вил то. Жалко бланка с легной кник не пишут! ну у кати есчо нато потверица.

    ОтветитьУдалить
  5. не Алекс, этова ещё не чла, я наших современных акынов не очень...,всё больше иностранных авторов....но теперь наэрноэ прочту, уж больно наградоносный он...ругается. как мы со звёздочками...

    ОтветитьУдалить
  6. Ром читала его, но только один рассказ "Грех" называется.

    ОтветитьУдалить